Мотылёк, который топнул ногой — Редьяд Киплинг. Редьярд киплинг - мотылек, который топнул ногой Где раки зимуют — Бианки В.В

Киплинг Редьярд

Мотылек, который топнул ногой

Редьярд Киплинг

Мотылек, который топнул ногой

Перевод Корней Чуковский

Вот тебе, милый мой мальчик, новая чудесная сказка - совсем особенная, не похожая на все остальные,- сказка о мудрейшем царе Сулеймане-ибн-Дауде о Соломоне, сыне Давида.

На свете существует триста пятьдесят сказок о Сулеймане-ибн-Дауде; но эта сказка не из их числа. Эта сказка - о мотыльке, который топнул ногой.

Так слушай же, слушай внимательно!

Сулейман-ибн-Дауд был мудрец. Он понимал, что говорят звери, что говорят птицы, что говорят рыбы, что говорят насекомые. Он понимал, что говорят камни глубоко под землей, когда они давят друг друга и стонут. И он понимал, что говорят деревья, когда они шелестят на рассвете листвой. Он понимал всех - и осу, и лису, и осину в лесу. И прекрасная царица Балкида, его Первая и Главная царица, была почти такая же мудрая.

Сулейман-ибн-Дауд был могуч. На среднем пальце правой руки у него было золотое кольцо. Стоило ему повернуть это кольцо, как из-под земли вылетали Африды и Джинны и делали все, что он вздумает им приказать. А стоило ему повернуть кольцо дважды, с неба спускались Феи и тоже делали все, что он вздумает им приказать. Когда же он поворачивал свое кольцо три раза, перед ним появлялся с мечом сам великий ангел Азраил в одежде простого водоноса и сообщал ему обо всем, что происходит на земле, на небесах и под землей.

И все же Сулейман-ибн-Дауд был человек очень скромный. Он почти никогда не хвастался, а если ему случалось похвастаться, он потом жалел об этом и раскаивался.

Однажды он объявил, что желает накормить в один день всех зверей, какие только существуют на свете, но, когда он приготовил еду, из глубины моря выплыла какая-то большая Зверюга и сожрала все в три глотка. Сулейман-ибн-Дауд был очень удивлен и сказал:

О Зверюга, кто ты такая?

И Зверюга ответила:

О повелитель! Желаю тебе здравствовать во веки веков! Я самый маленький из тридцати тысяч братьев, и мы живем на дне моря. Мы прослышали, что ты хочешь накормить всех зверей, какие только существуют на свете, и мои братья послали меня узнать у тебя, скоро ли будет обед.

Сулейман-ибн-Дауд был страшно удивлен и сказал:

О Зверюга, ты сожрала весь обед, приготовленный мною для всех зверей, какие только существуют на свете.

И сказала ему Зверюга:

О владыка, желаю тебе здравствовать во веки веков! Но неужели ты и в самом деле называешь это обедом? Там, откуда я пришла, каждому из нас требуется вдвое больше еды, чтобы перекусить между обедом и ужином.

Тогда Сулейман-ибн-Дауд пал ниц и воскликнул:

О Зверюга, я приготовил этот обед, чтобы показать всем, какой я великий и богатый царь, а вовсе не потому, что я действительно люблю зверей! Теперь я посрамлен, и да послужит мне это хорошим уроком.

Сулейман-ибн-Дауд был и вправду мудрец, милый мой мальчик. После этого случая он никогда уже не забывал, что хвастаться глупо. И вот теперь-то начинается настоящая сказка.

У Сулеймана-ибн-Дауда было много жен. У него было девятьсот девяносто девять жен, если не считать прекраснейшей Балкиды. Все они жили в большом золотом дворце посреди прелестного сада с фонтанами.

На самом деле Сулейману-ибн-Дауду вовсе не нужны были девятьсот девяносто девять жен, но в то время у всякого было по нескольку жен, так что царю, конечно, приходилось брать себе еще больше, чтобы показать, что он царь.

Одни из них были красавицы, другие просто уроды. Уроды вечно враждовали с красавицами, и те от этого тоже становились уродами, и все они ссорились с Сулейманом-ибн-Даудом, что причиняло ему большие страдания. Одна лишь прекрасная Балкида никогда не ссорилась с Сулейманом-ибн-Даудом, слишком уж она любила его. Она либо сидела у себя в золоченом дворце, либо гуляла по дворцовому саду, и ей очень было жалко Сулеймана-ибн-Дауда.

Конечно, если бы он пожелал повернуть у себя на пальце кольцо и позвал Джиннов и Афридов, они превратили бы всех его девятьсот девяносто девять жен в белых ослиц, или в борзых собак, или в зерна граната. Но Сулейман-ибн-Дауд боялся снова оказаться хвастунишкой.

Поэтому, когда его сварливые жены ссорились слишком уж громко, он только уходил в укромный уголок своего дворцового сада и проклинал тот час, когда он родился на свет.

Однажды случилось так, что они ссорились уже три недели подряд - все девятьсот девяносто девять жен. Сулейман-ибн-Дауд удалился от них, как обычно, в мирный уголок. И среди апельсинных деревьев он встретил Балкиду Прекраснейшую. И она сказала:

О мой господин, свет моих очей, поверни у себя на пальце кольцо и покажи этим египетским, месопотамским, китайским, персидским царицам, какой ты великий и грозный владыка.

Но Сулейман-ибн-Дауд покачал головой и ответил:

О моя госпожа, радость моей жизни, вспомни Зверюгу, которая выплыла из морской глубины и посрамила меня перед всеми зверями, какие только есть на земле, из-за того, что я вздумал похвастаться. Теперь, если я стану хвастать перед этими персидскими, абиссинскими, китайскими, египетскими царицами лишь из-за того, что они надоедают мне своей болтовней, я могу еще сильнее осрамиться.

И Балкида Прекраснейшая сказала в ответ:

О мой господин, сокровище моей души, что же ты будешь делать?

И Сулейман-ибн-Дауд ответил:

О моя госпожа, услада моего сердца, придется вверить свою судьбу в руки тех девятисот девяноста девяти цариц, которые выводят меня из терпения своими беспрестанными ссорами.

И он пошел мимо лилий и японских локатов, мимо роз, канн и пахучего имбиря, которые произрастали в саду, и пришел к огромному камфорному дереву, которое прозвали Камфорное Древо Сулеймана-ибн-Дауда. Но Балкида спряталась меж высоких ирисов, пятнистых бамбуков и красных лилий, чтобы быть поближе к возлюбленному своему Сулейману-ибн-Дауду.

В это время под деревом пролетали два мотылька. Они ссорились.

Сулейман-ибн-Дауд услыхал, что один из них сказал другому:

Как ты смеешь говорить со мною так дерзко и грубо? Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой - и разразится гроза, и весь дворец Сулеймана-ибн-Дауда, и весь этот сад провалятся в тартарары!

Тогда Сулейман-ибн-Дауд забыл про всех своих девятьсот девяносто девять сварливых жен и засмеялся. Он смеялся над хвастовством Мотылька, и смеялся так долго, что затряслось даже камфорное дерево. И он протянул палец и сказал:

Поди-ка ты сюда, человечек!

Вот тебе, милый мой мальчик, новая чудесная сказка - совсем особенная, не похожая на все остальные, - сказка о мудрейшем царе Сулеймане-ибн-Дауде о Соломоне, сыне Давида.

Так слушай же, слушай внимательно!

О Зверюга, кто ты такая?

И Зверюга ответила:

Сулейман-ибн-Дауд был страшно удивлен и сказал:

О Зверюга, ты сожрала весь обед, приготовленный мною для всех зверей, какие только существуют на свете.

И сказала ему Зверюга:

Тогда Сулейман-ибн-Дауд пал ниц и воскликнул:

Но Сулейман-ибн-Дауд покачал головой и ответил:

И Балкида Прекраснейшая сказала в ответ:

О мой господин, сокровище моей души, что же ты будешь делать?

И Сулейман-ибн-Дауд ответил:

В это время под деревом пролетали два мотылька. Они ссорились.

Сулейман-ибн-Дауд услыхал, что один из них сказал другому:

Поди-ка ты сюда, человечек!

Мотылек страшно испугался, но ничего не поделаешь, пришлось ему подлететь к Сулейману-ибн-Дауду и сесть, трепеща крылышками, на его протянутый палец. Сулейман-ибн-Дауд наклонил голову и тихонько прошептал:

Ах, человечек, тебе же отлично известно, что, сколько бы ты ни топал ногой, от этого не шелохнется даже травинка! Почему же ты так беззастенчиво лжешь своей жене? Ведь это верно, что она твоя жена?

Мотылек поглядел на Сулеймана-ибн-Дауда и увидел мудрейшие очи царя, мерцавшие, как звезды в морозную ночь. И он сложил крылышки, и наклонил голову, и собрал все свое мужество, и сказал:

В самом деле, это моя жена, а ты сам хорошо понимаешь, что они такое, наши жены.

Сулейман-ибн-Дауд ухмыльнулся в бороду и ответил:

Да, брат мой, мне это отлично известно.

Надо же держать их в послушании, - сказал Мотылек. - А моя жена ругает меня уже целое утро, и я припугнул ее, чтобы она перестала бушевать и браниться.

И Сулейман-ибн-Дауд сказал:

Что ж, может быть, это и в самом деле утихомирит ее. Иди к своей жене, о мой брат, а я послушаю, что ты скажешь ей.

Полетел Мотылек обратно к своей жене, которая сидела под листком и трепетала от страха. И она воскликнула:

Он слышал твои слова! Сулейман-ибн-Дауд слышал, что ты сказал!

Слышал, - отвечал Мотылек. - Я и хотел, чтоб он слышал.

И что же он сказал? О, что же он сказал?

Ну, - отвечал Мотылек, важно помахивая крылышками, - между нами, дорогая (конечно, я не обвиняю его, потому что дворец очень дорого стоит, да и апельсины как раз поспевают). В общем, он просил меня не топать, и я обещал, что не топну.

Боже мой! - воскликнула жена Мотылька и притихла, а Сулейман-ибн-Дауд смеялся до слез над бесстыдством этого пройдохи.

Балкида Прекраснейшая стояла за деревом среди алых лилий и улыбалась украдкой, так как она слышала весь разговор. И она подумала: «Если я в самом деле мудрая, я могу избавить моего господина от докучающих ему сварливых цариц». Она протянула палец и тихонько прошептала жене Мотылька:

Крохотная женщина, поди-ка сюда!

Бабочка ужасно испугалась, но ничего не поделаешь, она подлетела к Балкиде и уселась на ее белой руке.

Балкида наклонила свою прекрасную голову и прошептала:

Крохотная женщина, неужто ты и вправду поверила тому, что сказал тебе муж?

Бабочка взглянула на Балкиду и увидела очи Прекрасной царицы, блестевшие, как блестит озеро в лунную ночь. Бабочка сложила крылышки и, собрав все свое мужество, сказала:

О царица, красуйся во веки веков! Ты же знаешь, что такое мужья!

И царица Балкида, мудрая Балкида Савская, подняла руку к губам, чтобы скрыть улыбку, и сказала:

Да, сестра моя, знаю.

Они выходят из себя по пустякам, - сказала Бабочка, быстро-быстро раскрывая и складывая крылышки, - и мы должны ублажать их, о Царица, чтобы они не ворчали. Они никогда не думают даже половины того, что говорят. Если мужу моему так хочется верить, будто я поверила, что стоит ему топнуть ногой и дворец Сулеймана-ибн-Дауда исчезнет, пускай себе верит, не стану ему возражать. Все равно завтра он об этом забудет.

Да, сестра моя, ты совершенно права, - сказала Балкида, - но, когда он в следующий раз начнет перед тобою похваляться, поймай его на слове. Скажи ему, чтобы он и в самом деле топнул ногой, и посмотри, что из этого выйдет. Он будет сильно посрамлен. Вот увидишь.

Бабочка улетела к своему Мотыльку, а через пять минут они уже ссорились еще сильнее, чем прежде.

Вспомни, - сказал Мотылек, - вспомни, что я могу сделать, если топну ногой!

Я тебе нисколечко не верю, - ответила Бабочка, - и я была бы рада поглядеть, как это у тебя получится! Топни! Топни! Пожалуйста, топни!

Я обещал Сулейману-ибн-Дауду не топать, и я не хочу нарушать свое слово.

Сколько ни топай, все равно ничего не получится. Даже маленькая травинка, и та не шелохнется. Что же ты не топаешь? Топни! Топни! Говорю тебе: топни!

Сидя под камфорным деревом, Сулейман-ибн-Дауд слышал каждое слово и смеялся так, как еще никогда не смеялся.

Он забыл про цариц, он забыл про Зверюгу, выплывшую из морской глубины, он забыл про свое хвастовство. И Балкида, стоя за деревом, тоже смеялась, потому что ее возлюбленному было так весело.

Но вот Мотылек, раздраженный, взволнованный, снова спустился под камфорное дерево и сказал Сулейману-ибн-Дауду:

Она хочет, чтобы я топнул. Она хочет поглядеть, что из этого выйдет. О, Сулейман-ибн-Дауд, ты же знаешь, что у меня ничего не получится! И теперь она уже никогда не поверит ни одному моему слову и будет смеяться надо мной до конца моих дней.

Нет, о брат мой, - сказал Сулейман-ибн-Дауд, - этого не будет, уверяю тебя.

И он повернул на пальце кольцо (только для того, чтобы помочь Мотыльку, а не для того, чтобы похвастаться своим всемогуществом), и в мгновение ока четыре огромных Джинна возникли перед ним из-под земли.

Рабы, - сказал Сулейман-ибн-Дауд, - когда этот господин, что сидит у меня на пальце (там сидел хвастливый Мотылек), топнет левой передней ногой, сделайте так, чтобы разразилась гроза, грянул гром и этот дворец и все эти сады сгинули с глаз, исчезли. Когда же он топнет опять, осторожно поставьте их на прежнее место.

Теперь, о брат мой, - сказал он Мотыльку, - отправляйся к жене и топай в свое удовольствие.

Мотылек подлетел к жене, которая все это время кричала:

Что же ты не топаешь? Топни! Ну, топни же! Топни!

За оградой, окружавшей дворец, Балкида увидела четырех Джиннов и сказала:

Наконец-то Сулейман-ибн-Дауд для спасения Мотылька сделает то, что давным-давно должен был сделать для собственного спасения: угомонит этих сварливых цариц.

Мотылек топнул. Джинны подхватили дворец и сады и унесли их по воздуху за тысячу миль. Послышался страшный гром, и небо стало чернее чернил. А Бабочка летала во тьме и кричала:

О, я больше не буду браниться! И зачем я подстрекала его! Мой любимый, мой милый муж, возврати назад и дворец, и сады, и я больше никогда не стану перечить тебе!

Мотылек и сам испугался не меньше своей жены, а Сулейман-ибн-Дауд хохотал так, что в первую минуту даже не мог прошептать Мотыльку:

Топни опять, о брат мой, верни мне мой дворец, о великий волшебник!

Да, верни ему дворец! - воскликнула жена Мотылька, которая летала во тьме, как ночная бабочка. - Верни ему дворец и не занимайся больше таким ужасным чародейством!

Ладно, дорогая, так и быть! - сказал Мотылек, всячески стараясь придать себе храбрости. - Вот видишь, что получилось оттого, что ты придиралась ко мне. Понятно, я лично нисколько не беспокоюсь о том, вернется ли дворец или нет, такие дела для меня не впервой, но из уважения к тебе и к Сулейману-ибн-Дауду я не возражаю против того, чтобы все воротилось на место.

И он топнул еще раз, и в ту же секунду Джинны без единого толчка водрузили и сады и дворец на прежнее место. И все было по-прежнему. Темно-зеленая листва апельсиновых деревьев ярко сверкала на солнце, фонтаны играли меж алых египетских лилий, птицы пели как ни в чем не бывало, а Бабочка лежала на боку под камфорным деревом. Крылышки у нее трепетали, и, задыхаясь, она повторяла:

Прости меня! Я больше не буду!

Сулейман-ибн-Дауд так смеялся, что с трудом мог вымолвить слово. На него напала икота. Изнемогая от смеха, он протянул Мотыльку палец и сказал:

О великий волшебник, что из того, что ты возвратил мне дворец, если веселье, которое ты мне доставил, сведет меня сегодня же в могилу?

Тут раздался страшный шум, потому что из дворца выбежали все девятьсот девяносто девять цариц и стали пронзительно кричать, и визжать, и звать своих малых детей. Они бежали по мраморной лестнице, спускавшейся вниз от фонтанов, - сто женщин на каждой ступени.

Премудрая Балкида выступила величаво вперед, встретила их и сказала:

Чего это вы так испугались, царицы?

Они же стояли на мраморной лестнице - сто женщин на каждой ступени - и кричали:

Чего мы испугались? Это всякому ясно! Ведь мы жили себе поживали в своем золотом дворце, и вдруг наш дворец исчезает неизвестно куда, и мы попадаем в кромешную тьму, и над нами грохочет гром, и Джинны и Африды шныряют во тьме! Вот чего мы испугались, о царица цариц, и мы чрезвычайно испуганы нашим испугом, ибо это самый страшный испуг из всех испугов, какие приводилось нам испытывать за всю нашу жизнь.

Тогда Балкида, Прекраснейшая царица, любимейшая из всех жен Сулеймана-ибн-Дауда, почти столь же премудрая, как сам Сулейман-ибн-Дауд, сказала:

Ничего особенного не произошло, о царицы. Просто Мотылек пожаловался на свою жену, которая ссорилась с ним, а Сулейману-ибн-Дауду захотелось научить ее кротости и вежливой речи, ибо это считается добродетелью среди мотыльковых жен.

И тогда встала египетская царица, дочь фараона, и сказала:

Наш дворец нельзя вырвать с корнем, как порей для какой-нибудь ничтожной букашки. Нет! Сулейман-ибн-Дауд, должно быть, уже скончался, и земля сотряслась от горя, и загремели небесные громы, и на землю спустилась тьма.

Тогда Балкида, не поднимая глаз, поманила к себе пальцем эту дерзкую царицу и сказала ей, да и всем остальным:

Вы можете пойти и поглядеть.

Они спустились по мраморной лестнице широкими рядами - в каждом ряду была сотня цариц - и под камфорным деревом увидели премудрого царя Сулеймана-ибн-Дауда, все еще изнемогавшего от смеха. Он сидел и покачивался взад-вперед, и на одной руке у него была Бабочка, а на другой Мотылек. И царицы услышали, как он говорит:

О жена моего брата, который летает по воздуху, запомни же отныне и на веки веков, что ты должна угождать своему мужу во всем, иначе он рассердится и топнет ногою опять, ибо он великий чародей и колдун и может, когда ему вздумается, похитить дворец у самого Сулеймана-ибн-Дауда… Ступайте же с миром, вы оба.

Он поцеловал у них крылышки, и они улетели прочь.

Тогда все царицы, которые до сих пор все еще стояли и улыбались, все, кроме Прекрасной и Великолепной Балкиды, пали ниц, потому что они сказали себе: «Если творятся такие дела из-за того, что Мотылек недоволен своею женою, что же будет с нами, докучающими своему повелителю криками и буйными ссорами?»

И они накинули на голову прозрачные ткани, и, зажав себе ладонями рот, тихо как мыши удалились к себе во дворец.

Тогда Балкида, Прекраснейшая и Великолепная, вышла из зарослей алых лилий под сень камфорного дерева и, положив руку на плечо Сулейману-ибн-Дауду, сказала:

О господин мой, сокровище моей души, радуйся, потому что мы дали всем этим царицам Египта, Эфиопии, Персии, Индии, Китая хороший урок, который они запомнят навеки.

И Сулейман-ибн-Дауд, все еще глядя на мотыльков, игравших в лучах солнца, спросил:

О моя госпожа, драгоценный камень моей радости, когда же это случилось? Ведь как только я вошел в сад, я принялся шутить над Мотыльком.

И он рассказал Балкиде все, что он делал в то время.

И Балкида, ласковая, милая Балкида, сказала:

О мой господин, владыка моей жизни! Я спряталась за камфорным деревом и видела все своими глазами. Это я надоумила Бабочку, чтобы та заставила Мотылька топнуть, ибо я надеялась, что мой господин шутки ради совершит какой-нибудь волшебный поступок, который испугает цариц.

И она рассказала ему все, что подумали, увидели и сказали царицы.

Тогда Сулейман-ибн-Дауд встал под камфорным деревом, протянул руки и в веселии сердца сказал:

О моя госпожа, сладость моих дней, знай, что, если бы я со злости или по внушению гордости применил к царицам мое волшебство, я мог бы осрамиться опять, как осрамился тогда, когда устроил пиршество для зверей всего мира. Но благодаря твоей мудрости я стал колдовать ради шутки, чтобы немного помочь Мотыльку, и - видишь, это спасло меня от моих докучливых жен. Так объясни мне, о моя госпожа, сердце моего сердца, как же ты достигла такой мудрости?

И царица Балкида, прекрасная, величавая, стройная, взглянула Сулейману-ибн-Дауду в глаза, склонила, подобно Мотыльку, свою голову набок и ответила:

Во-первых, о мой господин, потому что я люблю тебя; а во-вторых, о мой господин, потому что я знаю, что такое сварливые жены.

И они пошли во дворец и жили счастливо до скончания дней.

Не правда ли, Балкида поступила умно?

Сказка о мудрейшем царе Сулеймане, о волшебном кольце и сговоре с мотыльком…

Мотылёк, который топнул ногой читать

Слушай хорошенько, и я расскажу тебе новую чудесную сказку, которая совсем не похожа на все остальные. Я расскажу тебе об одном мудром правителе, которого звали Сулейман-Бен-Дауд, что означает Соломон, сын Давида.

Об этом Сулеймане-Бен-Дауде составлено триста пятьдесят пять рассказов, но моя история не из их числа. Я не стану рассказывать о Пигалице, которая нашла воду, или об Удоде, который раскинул свои крылышки и защитил Сулеймана от знойных лучей солнца. В сказке моей не говорится также о золотых украшениях султанши Балкис. Нет, я расскажу тебе о Мотыльке, который топнул ногой. Так слушай же, слушай хорошенечко!

Сулейман-Бен-Дауд был очень мудр, очень умён. Он понимал, что говорили звери, птицы, рыбы и насекомые. Он понимал подземные скалы в то время, когда они со стоном наклонялись одна к другой, и шелестящие голоса листьев, когда утренний ветер играл вершинами деревьев. Он понимал всё-всё, и Балкис, его главная султанша, изумительная красавица, была почти так же умна, как и он.

Сулейман-Бен-Дауд мог делать удивительные вещи. На третьем пальце правой руки он носил перстень. Стоило ему повернуть этот перстень один раз вокруг пальца, как ифриты и джинны появлялись из-под земли и исполняли то, что он приказывал им. Когда мудрый султан поворачивал кольцо два раза вокруг пальца, с неба спускались феи и выполняли его желание. Если же он поворачивал перстень вокруг пальца три раза, то сам великий Азраил, обычно облачённый в сияющие доспехи и несущий в руках меч, являлся к нему в образе простого водоноса и рассказывал ему обо всём, что происходит в трёх великих мирах: верхнем, нижнем и срединном (людском).

Между тем Сулейман не возгордился: он редко пользовался своей властью, а когда это случалось, то ему это было неприятно. Однажды он задумал накормить всех животных во всём мире в один день, но, когда вся пища для пира была приготовлена, из морской глубины выплыл огромный Зверь, вышел на отмель и в момент проглотил всё угощение, разложенное на берегу. Сулейман очень удивился и спросил:

– О Зверь, кто ты?

А Зверь ему ответил:

– О султан, желаю тебе бесконечной жизни. Я самый маленький из тридцати тысяч братьев. И живём мы все на дне моря. Мы узнали, что ты собираешься накормить зверей со всего света, и братья прислали меня узнать, когда будет готов обед.

Сулейман-Бен-Дауд удивился ещё больше и сказал:

– О Зверь, ты проглотил весь обед, который я приготовил для всех животных со всего света.

А Зверь ему ответил:

– О султан, желаю тебе вечной жизни, но неужели эту безделицу ты называешь обедом? Там, откуда я пришёл, мы в виде закуски едим вдвое больше того, что я проглотил сейчас.

Сулейман пал ниц и сказал:

– О Зверь! Я собирался дать этот обед, надеясь показать всем, какой я могучий и богатый властитель, а совсем не потому, что мне действительно хотелось позаботиться о животных. Ты пристыдил меня, и я получил хороший урок.

Сулейман-Бен-Дауд был истинно мудрый человек. После этого случая он уже не забывал о том, что тщеславие глупо, а хвастливый человек жалок. Только это была присказка, а теперь начинается настоящая сказка.

У султана было много-много жён – девятьсот девяносто девять, – не считая очаровательной главной султанши, Балкис.

Они жили в большом золотом дворце, а дворец этот стоял в прелестном саду с красивыми фонтанами. В сущности, Сулейману такое положение вещей не очень-то нравилось, но в те дни у каждого богатого господина было несколько жён, и, понятно, султану нужно было ввести в свой дом побольше султанш, чтобы показать, как он важен и как богат.

Многие его жёны были красивы и приветливы, некоторые же уродливы и злы. Уродливые ссорились с красивыми, и те тоже начинали злиться. И все они ссорились с султаном, а это ужасно надоедало ему. Только Балкис, красавица Балкис, никогда не ссорилась с Сулейманом. Она слишком любила его. Балкис сидела в своей комнате в золотом дворце, гуляла по саду и очень жалела, что у Сулеймана так много неприятностей в семье.

Понятно, если бы мудрый правитель повернул кольцо на пальце, призвал джиннов и ифритов, они, конечно, превратили бы его девятьсот девяносто девять сердитых жён в белых мулов пустыни, борзых собак или зёрна граната. Но султан Сулейман боялся снова опозориться. И когда его жёны слишком сильно кричали и сердились, он уходил подальше, в глубь своего чудесного дворцового сада, и жалел, что родился на свет.

Однажды, после того как ссоры сварливых жён великого мудреца не прекращались три недели и всё это время девятьсот девяносто девять султанш кричали и сердились, Сулейман-Бен-Дауд по обыкновению ушёл в свой сад.

В апельсиновой роще он встретил красавицу султаншу Балкис. Она была очень печальна, зная, что Сулейман огорчён. Балкис посмотрела на него и сказала:

– О господин мой и свет моих очей, поверни кольцо на пальце и покажи владычицам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты великий и страшный султан.

Но Сулейман-Бен-Дауд, покачав головой, ответил:

– О моя госпожа и радость жизни моей, вспомни Зверя, вышедшего из моря! Он пристыдил меня перед всеми животными за моё тщеславие и за мою гордость. Теперь, если бы я возгордился и решил показать свою силу султаншам Персии, Египта, Месопотамии и Китая только потому, что они мне надоедают, я, может быть, был бы посрамлён ещё больше, чем в тот раз.

На что прекрасная Балкис спросила:

– О мой господин и сокровище души моей, как же ты поступишь?

Сулейман-Бен-Дауд ответил:

– О моя госпожа и радость сердца моего, я подчинюсь своей судьбе, которую держат в руках девятьсот девяносто девять султанш, надоедающих мне своими беспрерывными ссорами.

И султан пошёл дальше между лилиями, мимозами, розами и тюльпанами, между имбирными кустами, распространяющими сильное благоухание, и наконец пришёл к большому камфарному дереву, которое называлось камфарным деревом Сулеймана-Бен-Дауда. Балкис же спряталась среди высоких ирисов, острых бамбуков и красных лилий, окружавших камфарное дерево, чтобы остаться близ своего любимого супруга, султана Сулеймана.

И вот под дерево прилетели две бабочки. Они ссорились.

Сулейман-Бен-Дауд услышал, что пёстрый Мотылёк сказал своей спутнице:

– Удивляюсь, как ты дерзка! Не смей так говорить со мной! Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой, и дворец султана Сулеймана вместе с садом тотчас же с грохотом исчезнет?

Услышав это, Сулейман-Бен-Дауд позабыл о своих девятистах девяноста девяти надоедливых жёнах и засмеялся, засмеялся так, что камфарное дерево затряслось. Его рассмешило хвастовство Мотылька. Он поманил его пальцем, сказав:

– Поди-ка сюда, малыш!

Мотылёк страшно испугался, но подлетел к руке Сулеймана и вцепился лапками в его палец, обмахивая себя крылышками. Султан наклонил голову и тихо-тихо прошептал:

– Маленький Мотылёк, ведь ты знаешь, что, как бы ты ни топал ножками, тебе не удастся согнуть и былинки. Что же заставило тебя так солгать своей жене? Потому что эта Бабочка, без сомнения, твоя жена?

Мотылёк посмотрел на Сулеймана и увидел глаза мудрого султана, мерцавшие, как звёзды в морозную ночь, собрал всё своё мужество в оба крылышка, наклонил маленькую голову и ответил:

– О султан, живи долго и счастливо! Эта Бабочка действительно моя жена, а ты сам знаешь, что за существа эти жёны.
Султан Сулейман улыбнулся в бороду и ответил:

– Да, я это знаю, мой маленький брат.

– Так или иначе приходится держать их в повиновении, – ответил Мотылёк. – А моя жена целое утро ссорится со мной. Я солгал ей, чтобы она хоть ненадолго угомонилась.

Сулейман-Бен-Дауд заметил:

– Желаю тебе, чтобы она успокоилась. Вернись же к ней и дай мне послушать ваш разговор.

Мотылёк порхнул к своей жене, которая, сидя на листе дерева, вся трепетала, и сказал ей:

– Он слышал тебя. Сам султан Сулейман-Бен-Дауд слышал, что ты говорила.

– Слышал? – переспросила Бабочка. – Так что же? Я и говорила, чтобы он слышал. А что же он сказал? О, что сказал он?

– Ну… – ответил Мотылёк, с важностью обмахивая себя крылышками, – говоря между нами, дорогая, я не могу порицать его, так как его дворец и сад, конечно, стоят дорого. Да к тому же и апельсины начинают созревать… Он просил меня не топать ногой, и я обещал не делать этого.

– Что за ужас! – вскричала Бабочка и притихла.

Сулейман же засмеялся: он до слёз хохотал над бессовестным маленьким Мотыльком.

Балкис, красавица султанша, стояла за деревом, окружённая красными лилиями, и улыбалась. Она слышала все эти разговоры и шептала: «Если я задумала действительно умную вещь, мне удастся спасти моего повелителя от преследований несносных султанш».
Она протянула палец и нежно-нежно шепнула Бабочке:

– Маленькая женщина, лети сюда.

Бабочка вспорхнула. Ей было очень страшно, и она, дрожа, приникла к изящному пальчику султанши.

А Балкис наклонила очаровательную головку и тихо сказала:

– Маленькая женщина, веришь ли ты тому, что только что сказал твой муж?

Жена Мотылька посмотрела на Балкис и увидела, что глаза красавицы султанши блестят, как бездонное озеро, в котором отражается звёздный свет, собрала обоими крылышками всю свою храбрость и ответила:

– О султанша, будь вечно здорова и прекрасна! Ты ведь знаешь, что за существа эти мужья!

А султанша Балкис, мудрая Балкис Савская, поднесла руку к своим губам, чтобы скрыть игравшую на них улыбку, и снова прошептала:

– Да, сестричка, знаю, хорошо знаю.

– Мужья сердятся, – продолжала Бабочка, быстро обмахиваясь крылышками, – сердятся из-за пустяков, и нам приходится угождать им. Они не думают и половины того, что говорят. Если моему мужу хочется воображать, будто я верю, что, топнув ногой, он может разрушить дворец султана Сулеймана, пусть – я притворюсь, что верю. Завтра он забудет обо всём этом.

– Маленькая сестричка, – сказала Балкис, – ты права, но когда в следующий раз он примется хвастать, поймай его на слове. Попроси его топнуть ногой и посмотри, что будет дальше. Ведь мы-то с тобой отлично знаем, каковы мужья. Ты его пристыдишь, и пристыдишь как следует.

Бабочка улетела к своему мужу, и через пять минут у них закипела новая ссора.

– Помни, – сказал жене Мотылёк. – Помни, что случится, если я топну ногой!

– Я не верю тебе! – ответила Бабочка. – Пожалуйста, топни, я хочу посмотреть, что будет! Ну топай же ногой!

– Я обещал султану Сулейману не делать этого, – ответил Мотылёк, – и не желаю нарушать своего обещания.

– Какой вздор! Если ты топнешь ногой, ничего не случится, – сказала Бабочка. – Топай сколько хочешь – ты не согнёшь ни одной травинки. Ну-ка попробуй! Топай, топай, топай!

Сулейман-Бен-Дауд сидел под камфарным деревом, слышал разговор Мотылька и его жены и смеялся так, как никогда ещё не смеялся в жизни. Он забыл о своих султаншах, забыл о Звере, который вышел из моря, забыл о тщеславии и хвастовстве. Он хохотал просто потому, что ему было весело, а Балкис, стоявшая с другой стороны дерева, улыбалась, радуясь, что её любимому мужу так хорошо.

Вот разгорячённый и обиженный Мотылёк порхнул в тень камфарного дерева и сказал Сулейману:

– Она требует, чтобы я топнул ногой. Она хочет видеть, что случится, о Сулейман-Бен-Дауд. Ты знаешь, что я не могу этого сделать, и теперь она уже никогда не поверит ни одному моему слову и до конца моих дней будет насмехаться надо мной!

– Нет, маленький братик, – ответил Сулейман-Бен-Дауд, – твоя жена никогда больше не станет над тобой насмехаться. – И он повернул перстень, повернул ради маленького Мотылька, а совсем не для того, чтобы похвастаться своим могуществом. И что же? Из земли вышли четыре сильных джинна.

– Рабы, – сказал им Сулейман-Бен-Дауд, – когда вот этот господин, сидящий на моём пальце (действительно, на его пальце по-прежнему сидел дерзкий Мотылёк), топнет левой передней ногой, сделайте так, чтобы разразилась страшная буря, грянул гром, и под этот шум унесите мой дворец с садом. Когда он снова топнет, осторожно принесите их назад…

– Теперь, маленький брат, – сказал он Мотыльку, – вернись к своей жене и топни ногой, да посильнее!

Мотылёк полетел к своей жене, которая продолжала кричать:

– Ну-ка посмей топнуть! Топни ногой! Топни же, топни!

Балкис увидела, как джинны наклонились к четырём углам сада, окружавшего дворец, весело захлопала в ладоши и прошептала:

– Наконец-то Сулейман-Бен-Дауд сделает для Мотылька то, что он давно должен был бы сделать для самого себя! О, сердитые султанши испугаются!

И вот Мотылёк топнул ногой. Джинны подняли дворец и сад в воздух на тысячу миль. Раздался страшный раскат грома, и всё окутала чернильная тьма.

Бабочка металась в темноте и кричала:

– О, я буду доброй! Мне так жаль, что я говорила глупости! Только верни на место сад, мой дорогой, милый муж, и я никогда больше не буду с тобой спорить!

Мотылёк испугался не меньше своей жены, а Сулейман так хохотал, что прошло несколько минут, прежде чем он смог шепнуть:

– Топни снова, маленький братец. Верни мне обратно мой дворец, о великий и сильный волшебник!

– Да, да, верни ему его дворец! – прошептала Бабочка-жена, по-прежнему метавшаяся в темноте, прямо как её ночные сёстры. – Верни ему дворец, и, пожалуйста, довольно этого ужасного колдовства!

– Хорошо, дорогая, – ответил ей Мотылёк, стараясь придать своему голосу твёрдость. – Ты видишь, что вышло из-за твоих капризов? Конечно, мне всё это безразлично, ведь я-то привык к подобным вещам, но из любви к тебе и к султану Сулейману я согласен привести всё в порядок.

Итак, он снова топнул ногой, и в то же мгновение джинны опустили дворец и сад, да так осторожно, что и травинка не колыхнулась. И снова солнце освещало тёмно-зелёные листья апельсиновых деревьев, фонтаны били среди розовых египетских лилий, птицы пели, а Бабочка лежала на боку под камфарным деревом, трепетала крылышками и, задыхаясь, говорила:

– О, я буду послушна, я буду уступчива!..

Султан же так смеялся, что не мог говорить. Он откинулся назад, изнемогая от смеха, несколько раз икнул, наконец, погрозил пальцем Мотыльку и сказал:

– О великий волшебник, ну зачем ты вернул мне мой дворец, раз в то же самое время заставляешь меня умереть от смеха?

Вдруг послышался страшный шум: все девятьсот девяносто девять султанш с криком и визгом выбежали из дворца и принялись звать своих детей. Они бежали по большим мраморным лестницам, спускавшимся вниз от фонтанов, – на каждой ступени по сто женщин. Умная Балкис подошла к ним и сказала:

– Что с вами, о султанши?

Потом в темноте закружились джинны и ифриты. Вот что испугало нас, о главная султанша, и испуг наш – самый сильный и страшный испуг, какой только может быть, и он не походит ни на какие наши прежние испуги, какие нам только доводилось переживать!

– Пойдите и посмотрите.

Султанши, которые стояли на каждой ступени мраморной лестницы по сто в ряд, ответили:

– Ты спрашиваешь, что с нами случилось? Да неужели не ясно! Мы жили себе поживали в нашем чудесном дворце, и вдруг он исчез, нас окружила непроглядная тьма, что-то зашумело и загремело. Потом в темноте закружились джинны и ифриты. Вот что испугало нас, о главная султанша, и испуг наш – самый сильный и страшный испуг, какой только может быть, и он не походит ни на какие наши прежние испуги, какие нам только доводилось переживать!

Тогда Балкис, красавица султанша, любимая жена Сулеймана-Бен-Дауда, перешедшая через золотоносные реки юга и пришедшая из пустыни Цинна к башням Зимоабве, почти такая же мудрая, как мудрейший в мире султан Сулейман-Бен-Дауд, ответила:

– Всё это пустяки, о султанши. Мотылёк всего лишь пожаловался на свою жену, которая постоянно с ним ссорилась, и наш повелитель Сулейман-Бен-Дауд пожелал преподать ей урок смирения и послушания, потому что и то и другое считается добродетелью среди жён мотыльков.

На это ей ответила дочь фараона, султанша Египта:

– Я не верю, чтобы наш дворец можно было вырвать из земли, словно слабую травинку, ради ничтожного насекомого. Нет! Должно быть, Сулейман-Бен-Дауд умер. И земля задрожала и застонала от горя, и разверзлись от горя небеса, и страшная тьма воцарилась повсюду!

Балкис поманила рукой гордую султаншу, не глядя на неё, и сказала ей и всем остальным жёнам Сулеймана:

– Пойдите и посмотрите.

Они спустились с мраморной лестницы, по-прежнему по сто в ряд, и увидели, что под камфарным деревом сидит премудрый султан Сулейман, всё ещё не оправившийся от слабости после припадка смеха. Он покачивался взад и вперёд и на каждой его руке сидело по бабочке. Тут султанши услышали его слова:

– О жена моего братика, летающего в воздухе, теперь, после всего, что случилось, помни: во всём угождай своему мужу, чтобы он снова не вздумал топнуть ногой. Он сказал, что привык творить чудеса, да и сам он великий волшебник, настоящий колдун, который может далеко-далеко унести дворец Сулеймана-Бен-Дауда. Так летите же с миром, мои крошки! – Он поцеловал крылышки Мотылька и Бабочки, и они улетели.

Тогда все султанши, кроме великолепной Балкис, которая стояла в сторонке и улыбалась, пали ниц, воскликнув:

– Если ради Мотылька, недовольного своей женой, совершаются такие великие чудеса, что же будет с нами, рассердившими нашего султана своими вечными ссорами, криками и недовольством!

Потом они поднялись с земли, опустили на лица прозрачные покрывала, прижали руки к губам и тихо, как мышки, на цыпочках двинулись к дворцу.

А Балкис, прекрасная и восхитительная Балкис, прошла между красными лилиями в тень камфарного дерева, положила изящ ную руку на плечо Сулеймана-Бен-Дауда и сказала:

– О мой господин и сокровище души моей! Радуйся, мы преподали великий урок султаншам Египта, Эфиопии, Абиссинии, Персии, Индии и Китая, урок, который они никогда не забудут!
Балкис, великая султанша Балкис, прекрасная собой и статная, заглянула в глаза Сулеймана-Бен-Дауда, чуть склонила головку набок, точь-в-точь как это сделала маленькая Бабочка, и сказала:

– Во-первых, о мой повелитель, моя горячая любовь к тебе. Во-вторых, о мой господин, знание женского сердца.

После этого они пошли во дворец и с тех пор жили счастливо. Но скажи, разве не умно поступила султанша Балкис?

(Перевод с английского Г.М.Кружкова, Е.М.Чистяковой-Вэр,

илл. В.Дувидова, из. Рипол Классик, 2010 г.)

Опубликовано: Мишкой 17.11.2017 17:23 24.05.2019

Подтвердить оценку

Оценка: / 5. Количестов оценок:

Помогите сделать материалы на сайте лучше для пользователя!

Напишите причину низкой оценки.

Отправить

Спасибо за отзыв!

Прочитано 2868 раз(а)

Другие сказки Киплинга

Слоненок — Редьярд Киплинг
Сказка расскажет о том, как у слонов появились их длинные носы — хоботы… Слоненок читать Это только теперь, милый мой мальчик, у Слона есть хобот. А прежде, давно, давно, никакого хобота не было у Слона. …
Как было написано первое письмо — Редьярд Киплинг
Сказка расскажет у случае, после которого древние люди задумались о необходимости письменности… Как было написано первое письмо читать Очень-очень давно жил на свете первобытный человек. Жил он в пещере, не носил почти никакой одежды, не …
Как леопард стал пятнистым — Редьярд Киплинг
Сказка расскажет о том, как у леопарда появились пятна. А так же, почему эфиоп стал черным, а зебра полосатой… Как леопард стал пятнистым читать В те незапамятные времена, когда все существа только что начали жить …

Федот-стрелец — русская народная сказка
Сказка рассказывает историю Федота-стрельца, который подстрелил крыло горлице, а она оказалась девицей-красавицей. Женился Федот, зажил счастливо. А царь увидел девушку, влюбился в нее и надумал Федота извести. Да только Федот не промах был… Сказка по …
Где раки зимуют — Бианки В.В.
Одного рака случайно подали на обед не сваренным и ему удалось свалиться со стола, там он встретил Котенка, уцепился за него и оказался на улице. Рядом был пруд, но вода для рака была неприятная и …
Про бедного человека и Вороньего царя — украинская народная сказка
Сказка про то, как три брата ходили к Вороньему царю за обещанной платой. Старший и средний братья в пути не стали помогать старой вороне и заблудились. Младший помог ей и ворона научила, что надо просить …

Какой самый любимый праздник всех ребят? Конечно, Новый год! В эту волшебную ночь на землю спускается чудо, всё сверкает огнями, слышен смех, а Дед Мороз приносит долгожданные подарки. Новому году посвящено огромное количество стихов. В …

В этом разделе сайта Вы найдете подборку стихотворений про главного волшебника и друга всех детей — Деда Мороза. Про доброго дедушку написано много стихов, но мы отобрали самые подходящие для детей 5,6,7 лет. Стихи про …

Пришла зима, а с ней пушистый снег, метели, узоры на окнах, морозный воздух. Ребята радуются белым хлопьям снега, достают коньки и санки из дальних углов. Во дворе кипит работа: строят снежную крепость, ледяную горку, лепят …

Подборка коротких и запоминающихся стихов про зиму и Новый год, Деда Мороза, снежинки, ёлочку для младшей группы детского сада. Читайте и учите короткие стихи с детьми 3-4 лет для утренников и праздника Нового года. Здесь …

Киплинг Редьярд

Мотылек, который топнул ногой

Редьярд Киплинг

Мотылек, который топнул ногой

Перевод Корней Чуковский

Так слушай же, слушай внимательно!

О Зверюга, кто ты такая?

И Зверюга ответила:

Сулейман-ибн-Дауд был страшно удивлен и сказал:

О Зверюга, ты сожрала весь обед, приготовленный мною для всех зверей, какие только существуют на свете.

И сказала ему Зверюга:

Тогда Сулейман-ибн-Дауд пал ниц и воскликнул:

Но Сулейман-ибн-Дауд покачал головой и ответил:

И Балкида Прекраснейшая сказала в ответ:

О мой господин, сокровище моей души, что же ты будешь делать?

И Сулейман-ибн-Дауд ответил:

В это время под деревом пролетали два мотылька. Они ссорились.

Сулейман-ибн-Дауд услыхал, что один из них сказал другому:

Поди-ка ты сюда, человечек!

В самом деле, это моя жена, а ты сам хорошо понимаешь, что они такое, наши жены.

Сулейман-ибн-Дауд ухмыльнулся в бороду и ответил:

Да, брат мой, мне это отлично известно.

Надо же держать их в послушании,- сказал Мотылек.- А моя жена ругает меня уже целое утро, и я припугнул ее, чтобы она перестала бушевать и браниться.

И Сулейман-ибн-Дауд сказал:

Что ж, может быть, это и в самом деле утихомирит ее. Иди к своей жене, о мой брат, а я послушаю, что ты скажешь ей.

Полетел Мотылек обратно к своей жене, которая сидела под листком и трепетала от страха. И она воскликнула:

Он слышал твои слова! Сулейман-ибн-Дауд слышал, что ты сказал!

Слышал,- отвечал Мотылек.- Я и хотел, чтоб он слышал.

И что же он сказал? О, что же он сказал?

Ну,- отвечал Мотылек, важно помахивая крылышками,- между нами, дорогая (конечно, я не обвиняю его, потому что дворец очень дорого стоит, да и апельсины как раз поспевают). В общем, он просил меня не топать, и я обещал, что не топну.

Балкида Прекраснейшая стояла за деревом среди алых лилий и улыбалась украдкой, так как она слышала весь разговор. И она подумала: "Если я в самом деле мудрая, я могу избавить моего господина от докучающих ему сварливых цариц". Она протянула палец и тихонько прошептала жене Мотылька:

Крохотная женщина, поди-ка сюда!

Бабочка ужасно испугалась, но ничего не поделаешь, она подлетела к Балкиде и уселась на ее белой руке.

Балкида наклонила свою прекрасную голову и прошептала:

Крохотная женщина, неужто ты и вправду поверила тому, что сказал тебе муж?

Вот тебе, милый мой мальчик, новая чудесная сказка... о мудрейшем царе Сулеймане-ибн-Дауде - о Соломоне, сыне Давида...

Сулейман-ибн-Дауд был человек очень скромный. Он почти никогда не хвастался, а если ему случалось похвастаться, он потом жалел об этом и раскаивался.

Однажды он объявил, что желает накормить всех зверей, какие только существуют на свете, но, когда он приготовил еду, из глубины моря выплыла какая-то большая Зверюга и сожрала все в три глотка. Сулейман-ибн-Дауд был очень удивлен и сказал: "О Зверюга, кто ты такая?" И Зверюга ответила: "О повелитель! Желаю тебе здравствовать во веки веков! Я самый маленький из тридцати тысяч братьев, и мы живем на дне моря. Мы прослышали, что ты хочешь накормить всех зверей, какие только существуют на свете, и мои братья прислали меня узнать, скоро ли будет обед".

Сулейман-ибн-Дауд был страшно удивлен и сказал: "О Зверюга, ты сожрала весь обед, приготовленный мною для всех зверей, которые существуют на свете".

И сказала ему Зверюга: "О владыка! Желаю тебе здравствовать во веки веков! Но неужели ты и в самом деле называешь это обедом? Там, откуда я пришла, каждому из нас требуется вдвое больше еды, чтобы перекусить между обедом и ужином".

Как вы думаете, какие выводы должен был сделать Сулейман-ибн-Дауд? В чем заключался "урок", преподанный Зверюгой?

Ответ

Тогда Сулейман-ибн-Дауд пал ниц и воскликнул: "О Зверюга, я приготовил этот обед, чтобы показать всем, какой я великий и богатый царь, а вовсе не потому, что я действительно люблю зверей. Теперь я посрамлен, и да послужит это мне хорошим уроком.

(Пер. с англ. К. Чуковского.)

Задание 129

Из "рассыпанных" предложений составьте текст, обращая внимание на последовательность событий.

Старуха щелкнула пальцами - попугай вдруг хриплым голосом запел: "Славься сим Екатерина..." - помолчал и завопил: "Платош-ш-ш-а!!"

1918 год, революция, красный Петроград - и вдруг попугай из позапрошлого века, переживший Екатерину II, Павла, трех Александров, двух Николаев, Временное правительство.

Командир отряда, происходивший из дворян, но давно порвавший со своим сословием, на хорошем французском языке объяснил княгине:

Мадам, именем революции принадлежащие вам ценности конфискуются и отныне являются народным достоянием.

Если вы собираете народное достояние, извольте сохранить для народа также и эту птицу.

В последние дни 1917 или в начале 1918 года отряд

красногвардейцев обыскивал петроградские аристократические дворцы и особняки.

Тут появилась клетка с большим, очень старым, облезлым попугаем.

Мадам, - ответил командир с предельной вежливостью, - народ вряд ли нуждается в этом (эпитета не нашлось) попугае.

В доме светлейших князей Салтыковых их приняла глубокая старуха, неважно говорившая по-русски и как будто несколько выжившая из ума.

Стара я батюшка, чтобы врать: птица историческая, и ее надо сохранить для народа.

Ответ

В последние дни 1917 или в начале 1918 года отряд красногвардейцев обыскивал петроградские аристократические дворцы и особняки. В доме светлейших князей Салтыковых их приняла глубокая старуха, неважно говорившая по-русски и как будто несколько выжившая из ума. Командир отряда, происходивший из дворян, но давно порвавший со своим сословием, на хорошем французском языке объяснил княгине:

Мадам, именем революции принадлежащие вам ценности конфискуются и отныне являются народным достоянием.

Старуха не стала возражать и даже с некоторой веселостью покрикивала на красногвардейцев за то, что они пренебрегали кое-какими безделушками и картинами.

После того как было отобрано много драгоценностей и произведений искусства, старуха внезапно потребовала:

Если вы собираете народное достояние, извольте сохранить для народа также и эту птицу. - Тут появилась клетка с большим, очень старым, облезлым попугаем.

Это не просто попугай, а птица, принадлежавшая Екатерине II.

Стара я, батюшка, чтобы врать: птица историческая, и ее нужно сохранить для народа.

Старуха щелкнула пальцами - попугай вдруг хриплым голосом запел: "Славься сим, Екатерина..." - помолчал и завопил: "Платош-ш-ш-а!!"...

(Эйдельман Н.Я. Твой ХVШ-й век. - М., 1991. - С.185.)

Задание 130

Прочтите рассказ О` Генри. Читая, будьте внимательны к каждому слову, ведь слова всегда несут большую смысловую нагрузку, а в художественном тексте - особенно.